Трансформация: К реконструкции социологического понятия

Мусиездов А. Трансформация: К реконструкции социологического понятия // Вестник Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина. «Социологические исследования современного общества: методология, теория, методы». – 2001. - № 511. - С. 35 – 39.

Использование понятий в науке – вещь весьма тонкая, и подходить к их определению следует с чрезвычайной осторожностью. Это тем более важно, что общественные науки, как правило, не оперируют, как, например, математика, чисто условными обозначениями. А используемая ими терминология имеет свою «историю» и «традиции» употребления, которые задают горизонт возможного мышления с использованием данной терминологии [1, с. 5 – 8]. Поэтому представляется необходимым высказать некоторые замечания по поводу широкого употребления в социологии понятия трансформации как характеристики (в данном случае) постсоветских обществ.

* * *
Если подходить чисто этимологически, то слово «трансформация» означает «процесс, проходящий между формами». Здесь имеют место определенные допущения. Во-первых, допущение о том, что общество развивается через смену определенных «форм», то есть неких стабильных, базовых, важных и сложных, качественно определенных состояний. Предполагается, что форма сохраняется при многочисленных и разнообразных изменениях, саму форму изменить крайне сложно. Форма общественного устройства понимается как стабильный и устойчивый порядок того или иного общества.

В связи с теоретическим аспектом рассмотрения понятия трансформации следует, по-видимому, обратиться к традиции мышления, которую можно было назвать историко-теоретической, которая значима как для данного случая, так и для социологического и научного мышления. Эта традиция в общем виде выражается положением о том, что «познавать – значит классифицировать». И действительно, первым и необходимым шагом в познании, а иногда и достаточным, является классификация и определение критериев тождества и различий. Применительно к обществу можно говорить о следующих взаимосвязанных моментах: о периодизации истории (различия во времени) и о формах общественного устройства (различия в пространстве). Причем разделить эти моменты зачастую крайне сложно и потому их взаимосвязь как правило считают неразрывной, что и демонстрируют нам различные религиозные, философские, социологические, культурологические и иные теории и утопии. Вот только некоторые из них:

- древнегреческая и древнеиндийская мифология, христианство;

- описания различий в нравах разных народов у Геродота, разделение на греков и варваров, правоверных и еретиков;

- история государств и правящих династий;

- средневековые утопии;

- формы правления у Платона;

- закон трех стадий О. Конта и процесс естественноисторического развития К. Маркса;

- циклические теории О. Шпенглера, А. Тойнби, П. Сорокина;

- Gemeinschaft и Gesselleschaft Ф. Тённиса;

- разделение европейской истории на античность – средние века – новое время, к которым иногда добавляют «новейшую историю»;

- принятые в теориях модернизации деления обществ на традиционное (аграрное) – современное (индустриальное) – постиндустриальное (информационное, технотронное);

- разделение на эпохи модерна и постмодерна;

- проведение различий между открытым и закрытым обществом, тоталитаризмом и демократией, плановым и рыночным обществом и т. д. и т. п.

Эти теории пытаются познавать общество и историю, выделяя этапы, системы, стадии, рисуя возможные образы общества, его формы, которые, следуя как познавательным принципам, так и (некоторые из теорий) контовскому разделению на социальную статику и социальную динамику, представляются относительно целостными и стабильными, более или менее устойчивыми во времени и пространстве. Даже при всем желании изучать изменчивое, по-видимому, следует основываться на чем-то, что хоть в какой-то степени остается постоянным, а этим постоянным полагают формы общественного устройства. Понятие формы стало универсалией социального мышления, подобно тому, как у И. Канта пространство и время являются универсалиями мышления вообще [2]. Вне понятия о форме общественного устройства помыслить об обществе в целом вряд ли возможно.

Поэтому изменение самой формы требует к себе самого пристального внимания. Полагая наблюдаемое общество крайне изменчивым и нестабильным (то есть не отвечающим основным и определяющим характеристикам «формы» общественного устройства), вполне логично говорить о нем как о находящемся в ситуации трансформации. Здесь следует заметить, что описание трансформации прямо или косвенно зависит от описания того, чем же является сама форма общественного устройства (или ее аналитическая модель, идеальный тип), каковы ее содержательные характеристики, конституирующие принципы. А как мы видим, описания формы могут быть весьма различными. И поэтому очень важным является то, что описание формы общественного устройства (модель, концепция, подход, используемая терминология и т. д.) определяет видение трансформационных процессов.

Второе допущение состоит в предположении о том, что некая предполагаемая форма общественного устройства (как бы мы ее ни определяли) еще не сложилась, то есть изменение не завершено. На чем основывается данное допущение? Очевидно, и в данном случае можно говорить о причинах, лежащих, с одной стороны, в политико-идеологической сфере, а с другой – в социологической. Причем эти причины естественным образом взаимосвязаны и могут быть выделены лишь аналитически.

В первом случае мы имеем дело с борьбой идеологий по поводу желаемого образа будущего. Нереализованность этого образа будущего, каким бы он ни был, во-первых, открывает возможность и оправдывает необходимость политических действий, а во-вторых, объясняет нынешнее неудовлетворительное состояние общества. А кроме того, открывает возможность и оправдывает необходимость тех или иных политических действий, обусловливает отказ от «старой» (предыдущей) формы общественного устройства, то есть сама форма служит источником изменений (трансформации). А для этого новая форма необходимо должна выступать как «лучшая» в отношении к прежним формам, или как минимум в отношении к «бесформенному» состоянию. Идеология трансформации позволяет, как оправдать существующее положение вещей, так и дает надежду на удовлетворительный исход трансформации в будущем. А кроме того, она является стимулом для научных, философских и иных изысканий, которые оказываются актуальными [3].

Во втором случае понятие трансформации отсылает

нас к теоретическим моделям развития общества (формационный подход, модернизационный подход, etc.). Любые подобные модели или теории изменений с необходимостью включают в себя некоторые базовые состояния (фазы, этапы и т. п.) общества, с которыми соотносится наблюдаемая реальность. И если в определенный момент реальность далека от выделенных фаз, этапов, состояний, то говорят о том, что общество находится в промежутке между ними, переходит или трансформируется от одного состояния к другому. При этом в ситуации с постсоветскими обществами достаточно сложно говорить о том, между какими именно состояниями находятся эти общества. Поэтому вполне правомерны дискуссии и изыскания о том, «куда идем?» и даже «откуда идем?» [прим. 1]. Другими словами, особенностью подобных изысканий является предположение (скорее неявное), что предполагаемый результат уже описан в рамках существующих подходов (традиционное – современное – постсовременное общество, закрытое – открытое общество, авторитаризм – демократия, социализм – капитализм и т. д.). И как следствие – попытка «вписать» реальность в существующие модели. Такая попытка отнюдь не лишена смысла, но вопрос в том, является ли она единственно возможным решением проблемы?

В качестве альтернативы подобного подхода предлагают создать новую теорию развития общества, если не полностью, то хотя бы частично отказавшуюся от старых понятий. И в связи с этим вполне понятна обеспокоенность отсутствием единого категориального аппарата и единой методологической позиции [4], ибо любая теория претендует на то, чтобы стать полностью разделяемой научным сообществом. Последнее же, принимая во внимание традиционную полипарадигмальность социологии, если и осуществимо, то, по крайней мере, сопряжено с многочисленными трудностями.

В любом случае, предположение о незавершенности изменений и о необходимости новой формы общественного устройства открывает перспективу видения ситуации на уровне научного исследования («трансформационная парадигма»), служит социальной целью на идеологическом уровне и является источником изменений на уровне социальной практики.

Говоря о Трансформации, обычно подчеркивают, что это сложный и многоплановый процесс, состоящий из множества различных отдельных изменений. Поэтому и говорят о трансформационных процессах, являющихся составляющими Трансформации. Здесь возникает еще один важный вопрос: какие процессы мы считаем трансформационными? Или: что такое «трансформационные процессы», и можем ли мы выделить и отличить собственно трансформационные процессы от всех остальных процессов изменения общества?

В свете рассмотрения понятия трансформации логичным ответом на этот вопрос будет следующий: «Трансформационные процессы – это те процессы, которые приведут в результате к новой форме общественного устройства». В целом этот ответ не является дискуссионным, ибо он дан «в общем виде». Следующий шаг является гораздо более сложным. Знаем ли мы, какие именно процессы приведут в результате к новой форме общественного устройства? Положительно ответить на этот вопрос мы смогли бы, если бы социологическое знание было организовано в виде логических суждений следующего вида: «Определенные процессы при определенных условиях приводят (как правило, обычно, часто, иногда, с некоторой вероятностью etc.) к определенным результатам». А такие суждения могли бы иметь место в том случае, если бы происходящие здесь и сейчас процессы уже были бы неоднократно наблюдаемы и описаны во всех своих следствиях. Специфика же социологического знания состоит, прежде всего, в том, что оно вряд ли может быть строго организовано в законоподобные и четкие причинно-следственные суждения. А специфика нынешней ситуации – в том, что эти процессы наблюдаются впервые, по крайней мере, – впервые в нынешних условиях. Поэтому вопросов оказывается гораздо больше, чем ответов.

Исследовательская логика гласит, что сначала мы наблюдаем процесс, а затем делаем вывод о его качественных характеристиках, в данном случае о том, что этот процесс является трансформационным. На основании чего мы делаем такой вывод? В чем состоят качественные отличия новых процессов от старых? Здесь появляется широкое поле для дискуссий и не только для собственно научных. Проблема состоит в том, что многие изменения (причем такие же изменения) происходят и в другое, «нетрансформационное» время: например, принятие новых законов, изменения социальных установок, систем ценностей, ролей, социальной структуры в целом и т. д. Являются ли признаками «трансформационности» этих процессов скорость или интенсивность их протекания? Это ли искомый признак? Или о Трансформации мы говорим лишь потому, что наблюдаем, возможно, «слишком много» протекающих одновременно изменений? По-видимому, с большей долей уверенности можно говорить как о трансформационных лишь о совершенно новых и неведомых нам ранее изменениях. При этом словом «трансформационные» характеризуя лишь то, что мы пока не можем ничего определенного сказать о результатах этих процессов.

Во всяком случае, использовать представление о какой-либо определенной будущей форме общественного устройства в качестве критерия, позволяющего выделять и отличать трансформационные процессы от всех остальных процессов изменения общества, представляется правильным с точки зрения логики, но в данном случае весьма затруднительным, ибо мы не можем знать заранее, какие процессы к чему приведут.

В данных условиях особую актуальность и интерес приобретают исследования, авторы которых так или иначе пытаются отказаться (с большим или меньшим успехом) от привнесения определенной доли телеологии в свои рассуждения. Эти авторы, как правило, либо изучают какие-либо конкретные процессы, могущие считаться (хотя и не всегда) проявлением трансформации, либо пытаются описывать общество без указания на предполагаемую направленность его изменений [5, 6, 7]. По мнению Т. И. Заславской, например, процесс трансформации представляет собой «множество сложно переплетающихся экономических, политических и социальных процессов. Однако, что во что преобразуется, или от чего к чему совершается переход – пока до конца не выяснено» [8, с. 5]. Такой подход, по-видимому, становится все более популярным. Если допустить, что изменение уже завершено, то есть, что некая форма (формы) постсоветских обществ уже сложилась [9], то вопрос о том, почему эта форма не соответствует существующим теоретическим моделям отходит на второй план, хотя и не теряет своей актуальности. При таком подходе основным становится описание существующего вне прямой и непосредственной зависимости от уже сложившихся теорий развития. А кроме того, характеристика нынешнего постсоветского общества как трансформационного правомерна лишь постольку, поскольку иного названия для этого общества мы не имеем.

* * *
Основные выводы данной статьи можно сформулировать следующим образом. Использование понятия трансформации логически предполагает принятие допущения о том, что общество развивается посредством смены определенных «форм», то есть неких стабильных, базовых, важных и сложных, качественно определенных состояний. Это допущение опирается на определенную традицию мышления в изучении исторических процессов. Второе допущение состоит в том, что некая предполагаемая форма общественного устройства (которая в принципе «должна быть») еще не сложилась в тех обществах, к которым мы применяем термин «трансформирующиеся», то есть, что изменение не завершено. Принятие этих допущений не дает нам никаких особых методологических преимуществ, поэтому указанный термин все чаще употребляется как характеристика неопределенности постсоветских обществ, их несоответствия существующим теоретическим моделям, а потому термином «трансформация» по сути обозначается нечто, чему нет иных, содержательных определений.

Литература:

1. Глебкин В. В. Ритуал в советской культуре. – М.: «Янус-К», 1998.
2. Кант И. Критика чистого разума. Серия «Выдающиеся мыслители». Ростов-на-Дону: «Феникс», 1999.
3. Мусиездов А. А. Трансформация: Методологическая перспектива//Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 1999, - с. 67 – 71.
4. Заславская Т. И. Методологические проблемы исследования посткоммунистических процессов//Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 1999, - с. 3 – 9.
5. Родоман Б. Б. Идеальный капитализм и реальная российская экономика//Куда идет Россия?.. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год/Под общ. ред. Т. И. Заславской. – М.:Логос, 1999. – с. 419 – 427.
6. Фирсов Б. М. Человеческие качества и ценности в условиях непредсказуемого будущего//Куда идет Россия?.. Общее и особенное в современном развитии/Под общ. ред. Т. И. Заславской. М.,1997. – с. 348 – 352.
7. Полохало В. Политология посткоммунистических обществ в Украине и России (К методологии политического анализа)//Полис. – 1998. - №3. – с. 7 – 15.
8. Заславская Т. И. Социальный механизм трансформации российского общества//Социологический журнал. – 1995. - №3. – с. 5 – 22.
9. Бабенко С. С. Трансформирующееся общество как тип общественного устройства// Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 1999, - с. 20 – 25.

[прим. 1]

См., например, материалы симпозиумов «Куда идет Россия?..» в 1994 – 1999. [назад]

TRANSFORMATION: TOWARD THE RECONSTRUCTION OF SOCIOLOGICAL CONCEPT

This article deals with the concept of transformation. Using this concept logically presuppose taking the assumption that the societies develop throughout the changing of certain and stability states. This assumption is based on thinking tradition of studying of historical processes. Another assumption is that the certain states of social system have not formed yet in ‘transforming’ societies. Taking these assumptions gives not us any methodological advantages. Therefore the concept of transformation signifies something that have not other profound definitions.

ТРАНСФОРМАЦІЯ: ДО РЕКОНСТРУКЦІЇ СОЦІОЛОГІЧНОГО
ПОНЯТТЯ

Стаття стосується поняття трансформації. Використання цього поняття логічно передбачає прийняття припущення, що суспільства розвиваються шляхом зміни визначених і стабільних станів. Це припущення базується на традиції мислення при вивченні історичних процесів. Інше припущення полягає в тому, що певний стан соціальної системи поки що не сформувався у суспільствах, які ми називаємо “трансформаційними”. Прийняття цих припущень не надає нам якихось особливих методологічних переваг. Тому поняття трансформації усе частіше позначає дещо, що не набуло інших, змістовних визначень.

Список публикаций

Список публикаций со ссылками на электронные варианты:

1. Повседневность как социологическая проблема // Вестник Харьковского государственного университета. «Социологические исследования современного общества: методология, теория, методы». – 1999. - № 433. - С. 91 – 94.

2. Невостребованные возможности социальной работы // Соціальна робота: теорія, досвід, перспективи: Матеріали доповідей та повідомлень Міжнародної науково-практичної конференції. /За ред. І.В. Козубовської, І. І. Миговича./ – Ужгород, 1999. – Ч.II. – С. 114 – 116.

3. Особенности легитимационного кризиса современного украинского общества // Вісник харківського державного університету. «Особистість і трансформаційні процеси у суспільстві. Психолого-педагогічні проблеми сучасної освіти»: Матеріали III Харківських Міжнародних психологічних Читань. – 1999. – № 439. - Ч. 4,5. - С. 100 – 102.

4. Трансформация: Методологическая перспектива // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 1999. - С.67 – 71.

5. К истории понятия повседневности // Методические советы по работе с понятийным аппаратом науки при изучении социологии (для студентов первого курса социологического факультета) / Составители И. Д. Ковалева, А. Н. Горбач, Ю. Г. Сорока, А. А. Мусиездов, авторы кроссвордов: А. Богун, Ю. Захарчук, Е. Обухова, А. Панченко, О. Тихонова. – Харьков: Харьковский национальный университет, 1999. – С. 70 – 74.

6. Легитимация. Проблема места // Вестник Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина. «Социологические исследования современного общества: методология, теория, методы». – 2000. - № 462. - С. 117 – 123.

7. Общественное сознание и идеология // Вестник Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина. «Социологические исследования современного общества: методоло;гия, теория, методы». – 2000. - № 489. - С. 123 – 128.

8. Феномен постмодернизма // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукрвих праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2000. - С. 30 – 33.

9. Проблема различия между лекцией и семинаром в свете целей и возможностей диалога // Диалоговые формы общения и познания в образовательном процессе: Материалы науч.-метод. конф. кафедр фак. «Социальный менеджмент», Харьков, 6 окт. 2000 г. / Нар. укр. акад. – Х., 2001. – С. 17.

10. Общая социологическая теория: Метод. материалы: Для студентов 2 курса заоч. фак. группы «Социальный менеджмент» / Нар. укр. акад.; Сост.: А.А. Мусиездов, Н.А. Шаронова. – Х., 2001. – 47 с. (Соавт. Шаронова Н.А.)

11. Трансформация: К реконструкции социологического понятия // Вестник Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина. «Социологические исследования современного общества: методология, теория, методы». – 2001. - № 511. - С. 35 – 39.

12. Восприятие социальной структуры // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2001. - С. 54 – 60.

13. Динамика восприятия социальных дистанций // Проблеми розвитку соціологічної теорії. Теоретичні проблеми змін соціальної структури українського суспільства: Наукові доповіді і повідомлення II Всеукраїнської соціологічної конференції / Соціологічна асоціація України, Інститут соціології НАН України; М. О. Шульга (наук. ред.) та ін. – К., 2002. – С. 440 – 444.

14. Трансформация: К вопросу о концептуализации постсоветских социальных изменений // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2002. – С. 51 – 56.

15. Из опыта использования нетрадиционных методов в преподавании социологии для студентов несоциологических специальностей // Социология в аудитории: Искусство преподавания. – Х.: Издательский центр Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина, 2003. – С. 148 – 153.

16. Украинская постсоветская социология как институционализированная деятельность // Проблеми розвитку соціологічної теорії. Трансформація соціальних інститутів та інституціональної структури суспільства: Наукові доповіді і повідомлення ІІІ Всеукраїнської соціологічної конференції / Соціологічна асоціація України, Інститут соціології НАН України; За ред. М. О. Шульги, В. М. Ворони. – К., 2003. – С. 557 – 560.

17. Идентичность и социальная трансформация: возможности и результаты использования методического приема «псевдодинамика» // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна. 2003, – С. 240 – 245.

18. Історія української соціології: Навчально-методичний посібник. – Харків: Харківський національний університет ім. В. Н. Каразіна, 2004. – 117 с.

19. Объяснение и понимание в преподавании социологических дисциплин // Социология в аудитории: Искусство коммуникации. – Х.: Издательский центр Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина, 2004. – С. 47 – 54.

20. История социологии: Учебно-методическое пособие / под ред. Ковалевой И.Д. – Харьков: Харьковский национальный университет имени В.Н. Каразина, 2004. – 330 с. (Соавт. Даниленко О.А., Ковалева И.Д.)

21. Социальная трансформация сквозь призму изменения идентичностей в украинском обществе // Посткоммунистические трансформации: векторы, измерения, содержание / под. ред. О.Д. Куценко; со-редактор С.С. Бабенко. – Харьков: Изд. Центр Харьковского национального университета имени В.Н. Каразина, 2004. – С. 275 – 307.

22. Опыт изучения социологического мышления студентов-социологов // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2004. – С. 543 – 547. (Соавт. Пономарев А.А.)

23. От мифа к дискурсу: к постановке проблемы тематических контекстов // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2005. – С. 193 – 199.

24. Различия в стилях обучения между «городскими» и «сельскими» студентами // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2006. – С. 420 – 427.


Другой вариант статьи: "Городские" и "сельские" студенты: общее и различия в стилях обучения // Студенчество начала XXI века: ценностные ориентации и повседневные практики / под общ. ред. Ю.Р. Вишневского. - Екатеринбург: УрФУ, 2012. - С. 153-160.

25. Національно-культурна ідентичність жителя “контактної зони” (за матеріалами анкетування студентів–першокурсників Харкова) // Схід – Захід: Історико-культурологічний збірник. Вип. VIII. – Харків-Київ: Критика, 2006. – С. 161 – 184. (Соавт Г. Грінченко, В. Кравченко, О. Титар)

26. Рецензія на книгу: Невигадане. Усні історії остарбайтерів / Авт.-упоряд., ред., вступ. ст. Г.Г. Грінченко. – Харків: Видавничий дім «Райдер», 2004. – 236 с. // Україна модерна: Наукове видання. Число 11. – Київ-Львів: Критика, 2007 – С. 253 – 254.

27. Понимание этнической идентичности (на материале опросов харьковских первокурсников) // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2007. – С. 360 – 366.

28. Мотиваційний лист // Наталія Вікторівна Паніна: Життя, наукова діяльність, шлях у майбутнє. – К.: Факт, 2007. – С. 126 – 130.

29. Національна ідентичність в уявленнях жителів порубіжжя (за матеріалами дослідження харківських першокурсників) // Міжнародна наукова конференція «Етнокультурні фактори національної ідентифікації населення українського порубіжжя». Тези доповідей. – Київ, 2007 – С. 28 – 29.

30. В пошуках регіональної ідентичності (на прикладі дослідження студентів-першокурсників харківських внз) // Вісник Львівського університету. Серія соціологічна. – Львів: ЛНУ ім. Ів. Франка, 2007. – Вип. 1. – C.11-21.

На русском языке: Особенности формирования региональной идентичности харьковских студентов // Студенчество начала XXI века: ценностные ориентации и повседневные практики / под общ. ред. Ю.Р. Вишневского. - Екатеринбург: УрФУ, 2012. - С. 253-262.

31. Культурно-аналитический подход: габитус и проблема репрезентации // Вестник Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина. «Социологические исследования современного общества: методология, теория, методы». – 2008. - № 795. - С. 37 – 41.

32. Визначення ситуації в термінах етнодискурсу: спроба інтерпретації випадку // Наукові студії Львівського соціологічного форуму «Багатовимірні простори сучасних соціальних змін»: Збірник наукових праць. – Львів: Видавничий центр Львівського національного університету імені Івана Франка, 2008. – С. 336-340.

33. Набута ідентичність: Чинники сприйняття міської ідентичності // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2008. – С. 457 – 462.

34. Феномен міської ідентичності в контексті соціологічного аналізу // Схід – Захід: Історико-культурологічний збірник/Схід. ін-т українознавства ім. Ковальських та ін.; Редкол.: В.В. Кравченко (голов. ред.) та ін. – Вип. 9-10: Спец. вид.: Patria/За ред. В. Кравченка. – Харків: ООО «НТМТ», 2008. – С. 115 – 126.

35. Соціологічна проблематика в дослідженнях усної історії // Схід / Захід: Історико-культурологічний збірник / Східний інститут українознавства ім. Ковальських та ін.; Редкол.: В. В. Кравченко (голов. ред.) та ін. – Вип. 11–12: Спец. вид.: Усна історія в сучасних соціально-гуманітарних студіях: теорія і практика досліджень/За ред. В. Кравченка, Г. Грінченко. — Х.: ТОВ «НТМТ», 2008. – С. 83 – 90.

На русском языке: Социологическая проблематика в исследованиях устной истории // «SOCIOПРОСТІР: THE INTERDISCIPLINARY COLLECTION OF SCIENTIFIC WORKS ON SOCIOLOGY AND SOCIAL WORK», №1'10

36. Соціальні уявлення про культурну ідентичність Харкова (за матеріалами дослідження харківських першокурсників) // Вісник Львівського університету. Серія соціологічна. – 2008. – Вип.2. - С. 100-109.

37. Соціологія і суспільство: чи потрібні вони одне одному? // Сучасний стан і перспективи розвитку соціології в Україні та Європі. Матеріали міжнародних соціологічних читань пам'яті Н.В.Паніної / За наук. ред. Є.І.Головахи та О.Г.Стегнія. - К.: Інститут соціології НАНУ, 2008. - С. 147-152.

38.Восприятие интеллигенции в Украине в 1990-е годы // Культура народов Причерноморья. – 2008. - № 134. – С.79.

39. Историческая идентичность Харькова в Интернет-репрезентациях // Вестник Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина. «Социологические исследования современного общества: методология, теория, методы». – 2009. - № 844. - С. 218 – 224.

40. Бурдьє П’єр // Соціологія політики: Енциклопедичний словник / Авт.-упоряд.: В.А. Полторак, О.В. Петров, А.В. Толстоухов. – Київ: Вид-во Європ. ун-ту, 2009. – С. 42.

41. Габітус // Соціологія політики: Енциклопедичний словник / Авт.-упоряд.: В.А. Полторак, О.В. Петров, А.В. Толстоухов. – Київ: Вид-во Європ. ун-ту, 2009. – С. 67.

42. Ідентичність політична // Соціологія політики: Енциклопедичний словник / Авт.-упоряд.: В.А. Полторак, О.В. Петров, А.В. Толстоухов. – Київ: Вид-во Європ. ун-ту, 2009. – С. 145.

43. Протосоціологія // Соціологія політики: Енциклопедичний словник / Авт.-упоряд.: В.А. Полторак, О.В. Петров, А.В. Толстоухов. – Київ: Вид-во Європ. ун-ту, 2009. – С. 319.

44. Идентичность города: динамика образа Харькова в исторической ретроспективе // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. - Випуск 15 – Харків: ХНУ ім. В. Н. Каразіна, 2009. – С. 488 – 494.

45. Харківська ідентичність: уявлення про місто та його історію як чинники ідентифікації (онлайн-публікація Центру міської історії Центрально-Східної Європи)

46. Гражданская идентичность: Юридический факт или метафизическая сущность // Проблеми розвитку соціологічної теорії: соціальна інтеграція та соціальні нерівності в контексті сучасних суспільних трансформацій. / Під заг. ред. О.Д.Куценко, В.І.Судакова. – Київ: ВПЦ «Київський університет», 2009. – С. 410-414.

47. Соціолог між визнанням і покликанням // Соціологія і суспільство сьогодні. Матеріали міжнародних соціологічних читань пам'яті Н.В.Паніної / За наук. ред. Є.І.Головахи та О.Г.Стегнія. - К.: Інститут соціології НАНУ, 2009. - С. 148-151.

48. Идентичность города: Образ Харькова в представлениях Харьковчан // Вестник Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина. «Социологические исследования современного общества: методология, теория, методы». – 2009. - № 881. - С. 154 – 159.

49. Локальная идентичность как бренд // Вестник Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина. «Социологические исследования современного общества: методология, теория, методы». – 2010. - № 889. - С. 116 – 120.

50. Етнічна ідентичність міста: ідентифікуючи Харків // Сучасні суспільні проблеми у вимірі соціології управління: Збірник науковмих праць ДонДУУ. Т.ХІ. Вип. 146. Серія "Соціологія". – Донецьк: ДонДУУ, 2010. – С. 59-67.

51. Місто як уявлена спільнота // Вісник львівського унверситету. Серія соціологічна. - 2010. - Вип.4. - С. 178-182.

52. Идентичности и репрезентации прошлого (круглый стол)// Политэкс - 2010 - Т. 6 - N 3 - с. 279-292 (Материал подготовлен: Зотов А., Филиппова О., Мусиездов А.).

53. Конструктивістський структуралізм у соціології (соціологія П. Бурдьє): Навчально-методичний комплекс. - Харків: ХНУ імені В.Н. Каразіна, 2010. - 40 с.

54. Вища освіта і Болонський процес: Навчально-методичний посібник / Укл. Мусієздов О.О. - Харків: ХНУ імені В.Н. Каразіна, 2010. - 88 с.

55. Магістерський колоквіум "Теоретико-методологічні проблеми сучасної соціології": Навчально-методичний посібник. - Харків: ХНУ імені В.Н. Каразіна, 2010. - 44 с. (Співавт. Ковальова І.Д.)

56. Социологическая докcа как фантазия и знание // Соціологічна культура: числа і смисли. Матеріали міжнародних соціологічних читань пам'яті Н.В.Паніної / За наук. ред. Є.І.Головахи та О.Г.Стегнія. - К.: Інститут соціології НАНУ, 2011. - С. 126-131.

57. Представления о городе: «Идентичность» vs «Образ» // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2011. – С. 117-123.

58. Ідентифікація Харкова: досвід конструювання образу міста // Схід / Захід: Історико-культурологічний збірник / Східний інститут українознавства ім. Ковальських та ін.; Редкол.: В. В. Кравченко (голов. ред.) та ін. – Вип. 15: Спец. вид.: Проблеми історичної урбаністики /За ред. В. Кравченка, Г. Грінченко. — Х.: ТОВ «НТМТ», 2011. – С. 217 – 234.

59. Місто у соціогуманітарному дискурсі: рецензія на книгу: Трубина Е. Город в теории: опыты осмысления пространства. М.: Новое литературное обозрение, 2010. 520 с. // Схід / Захід: Історико-культурологічний збірник / Східний інститут українознавства ім. Ковальських та ін.; Редкол.: В. В. Кравченко (голов. ред.) та ін. – Вип. 15: Спец. вид.: Проблеми історичної урбаністики /За ред. В. Кравченка, Г. Грінченко. — Х.: ТОВ «НТМТ», 2011. – С. 335 – 338.

60. Идентичность места как результат cредовой социализации // Вісник Харківського національного університету імені В.Н. Каразіна «Соціологічні дослідження сучасного суспільства: методологія, теорія, методи». – 2012. - № 993. - С. 32 – 37.

61. Представления о Пограничье и практики их использования. – Вильнюс: ЕГУ, 2012. – 174 с. (Соавт. Кравченко В.В., Филиппова О.А.)

62. Социологическое обоснование практики конструирования бренда города // Вестник Киевского национального университета имени Тараса Шевченко. Серия «Социология». – 2012. - № 3. – С. 76-84.

63. Понятие идентичности в социогуманитарном знании // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2012. – С. 70-79.

64. Between Europe and Russia: Is “Borderland” a Useful Designation of Post-Soviet Societies? In: Annales Universitatis Paedagogicae Cracoviensis. Studia Sociologica IV (2012), vol. 1, p. 17–28.

65. Уявлення про країну як основа громадянської ідентичності // Українське студентство у пошуках ідентичності: монографія / за ред. В.Л. Арбєніної, Л.Г. Сокурянської. – Х.: ХНУ імені В.Н. Каразіна, 2012 – С. 69-80.

66. "День міста" як спосіб вираження міської ідентичності  // Сучасні суспільні проблеми у вимірі соціології управління: Збірник науковмих праць ДонДУУ. Т.ХІV. Вип. 258. Серія "Соціологія". – Донецьк: ДонДУУ, 2013. – С. 588-593.

67. Проблематика городской идентичности в социологической классике // Вісник Харківського національного університету імені В.Н. Каразіна «Соціологічні дослідження сучасного суспільства: методологія, теорія, методи». – 2013. - № 1045. - С. 30 – 36.

68. Городу и миру: «маркетинговый» и «психологический» аспекты идентичности города (пример Харькова) // Город как стиль. Статьи и материалы всероссийской научно-практической конференции «ПЕРМЬ КАК СТИЛЬ: формирование современной городской идентичности в России» (Пермь, 13-15 июня 2013 г.). – Пермь: ПГГПУ. – С. 141-144.

69. Городская идентичность в постсовременном обществе // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2013. – С. 180-188.

70. Город как культурная форма //Социологическое обозрение. – 2013. – Т. 12. – № 3. – С. 121-136.

71. Территориальная идентичность в современном обществе // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. – 2013. – № 5.– С. 51-59.

72. Территориальность современного общества // Социологический журнал. – 2013. – № 4. – С. 21-34. DOI:http://dx.doi.org/10.19181/socjour.2013.4.433

73. Социологическая концепция городской идентичности / А.А. Мусиездов. – Х.: ХНУ имени В. Н. Каразина, 2013. – 372 с.

74. Современная социология города в Украине // The Bridge-МОСТ. Журнал международной ассоциации гуманитариев. - 2014. - Volume 3. - Issue 5 (17)

75. Міська ідентичність у (пост)сучасному мегаполісі // Урбаністичні студії: сучасний стан та перспективи розвитку : Матеріали Всеукраїнської науково-практичної конференції (м. Дніпропетровськ, 25 квітня 2014 р.) / відп. за випуск професор В. В. Кривошеїн. – Дніпропетровськ : Видавництво «Грані», 2014. – С. 68–70.

76. Переосмысление городских сообществ: от локальности к субкультурам и сетям по интересам // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2015. – С. 92–88.

77. Восприятие Майдана: социально-экономические основания идентичности в современном обществе // Ab Imperio. - 2014. - № 3. - С. 161-168.

78. «Спільна мова тротуару»?: Критика дискурсу публічних просторів // Український соціологічний журнал. – 2014. – № 1–2. – С. 18–22. (вийшов друком 24.04.2015)

79. Місто та міський спосіб життя: радянська соціологія як втілення веберівського підходу до аналізу міської ідентичності // Вісник Харківського національного університету імені В.Н. Каразіна «Соціологічні дослідження сучасного суспільства: методологія, теорія, методи». – 2015. - № 1148. – С. 15–20.

80. Мультикультурность города в глобальном обществе: пример Харькова // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукових праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2015. – С. 167–173.

81. Особливостіекологічної свідомості населення України // Людина та довкілля.Проблеми неоекології. – 2015. - № 1-2. – С. 129–133.(Соавт. Д. Лісовенко)

82. Пам'ять та міська ідентичність: спроби поєднання у контексті концепції уявлених спільнот // Вісник Львівського університету. Серія соціологічна. – 2015. – Випуск 9. – С. 44–53.

83. Городская идентичность и постмодерный урбанизм // Вісник Харківського національного університету імені В.Н. Каразіна «Соціологічні дослідження сучасного суспільства: методологія, теорія, методи». – 2015. – № 35. – С. 7–13.

84. «Город в сознании его жителей»: работа Ф. Знанецкого в контексте разработки социологической концепции городской идентичности // Вісник Харківського національного університету імені В.Н. Каразіна «Соціологічні дослідження сучасного суспільства: методологія, теорія, методи». – 2016. – № 36. – С. 36–41.

85. Tożsamość miejska: pomiędzy autentycznością a konstruowaniem // Rzeszowskie Studia Socjologiczne. – 2015. – NR 5. – S. 49–56. (вийшов друком у 2016 році)

86. The city as an environment for postmodern values formation: theoretical ground of a hypothesis // Український соціологічний журнал. – 2015. - №1-2(13-14). – С. 44–50. (Соавт. Helen Khalina) (вийшов друком у 2016 році)

87. Міська ідентичність у (пост)сучасному українському місті (приклад Харкова та Львова) // Соціологія: Теорія. Методи. Маркетинг. – 2016. – №3. – С. 94–110.

 

Феномен постмодернизма

Мусиездов А. Феномен постмодернизма // Методологія, теорія та практика соціологічного аналізу сучасного суспільства: Збірник наукрвих праць. – Харків: Видавничий центр Харківського національного університету ім. В. Н. Каразіна, 2000. - С. 30 – 33.

В последнее время особый интерес многих гуманитариев и обществоведов вызывает «тема постмодернизма». Тем не менее, остается непонятным, что же это такое: новый теоретический дискурс, интеллектуальная мода, парадигма гуманитарных и обществоведческих дисциплин, направление в искусстве или что-то еще? И что такое постмодерн: характеристика современной культуры, новый тип философствования или очередной исторический этап в развитии современных обществ? Попытки определения того, что названо постмодернизмом и постмодерном не прекращаются, их характеристики дискутируются, и завершенность подобных изысканий зачастую не представляется возможной в принципе, исходя из логики самого постмодерна (если таковую вообще приемлют). Таким образом, актуальность темы не вызывает сомнений.

В данной статье будет предпринята попытка кратко показать, если не сущность, то, по крайней мере, центральный момент постмодернизма как интеллектуального направления. Во-вторых, будет рассмотрен так называемый «постмодернизм в социологии», проявлением которого считают некоторые современные социологические теории. А кроме того будут вкратце рассмотрены характеристики постмодерна как эпохи, стадии развития обществ и некоторые нынешние реалии украинского общества, могущие считаться симптомами постмодерна.

* * *
Термин «постмодернизм» возник в 30-е гг. ХХ века в контексте художественной критики, а слово «постмодерн» впервые было использовано А. Тойнби в 1947 году для обозначения нового периода в развитии западной цивилизации. Наиболее широкое распространение эти понятия получили с 50-х гг. ХХ века. В качестве ближайших истоков, а иногда и синонимов, постмодернизма называют деконструктивизм и постструктурализм, главным образом в философии (Р. Барт, М. Фуко, Ж. Делез, Ф. Гваттари, Ж. Деррида, Ж. Лакан, Ю. Кристева, Ж.-Ф. Лиотар, Ю. Хабермас).

Пожалуй, центральным, или исходным моментом постмодернизма является развенчание и критика рационалистического идеала Просвещения, состоящего в культе разума как универсального средства преодоления природной зависимости и социальной несправедливости и достижения подлинного гуманизма и всеобщего счастья. Исповедование этого идеала имело следствия, как в области культуры, так и в сфере исследовательской направленности и стратегии. Постмодернистская критика, соответственно, направлена как на первое, так и на второе.

Реализация идеала Просвещения состояла в выдвижении универсальных описаний мира и проектов его переустройства в соответствии с идеалами справедливости. Именно эти проекты являются в эпоху модерна двигателем исторического развития, а потому и базовой характеристикой эпохи модерна является теоретичность, выраженная в господстве идеологий («метанарративов»), в господстве языка и текста.

Осуществление модернистских проектов, достижение всеобщего счастья, естественно, предполагает целесообразность, означающую, что для достижения высоких целей рационально допустимо кое-чем пожертвовать. А именно тем, что препятствует достижению этих целей: инакомыслящими, больными, людьми других рас и народов, других (несознательных, реакционных, непрогрессивных) классов и т. д. и т. п. На это и направлена в первую очередь постмодернистская критика, выражением которой стало положение Ж.-Ф. Лиотара «Нет разуму после Освенцима». В рассказах об ужасах критикуемых общественных систем никогда не было недостатка, однако, новым является провозглашение того, что они в той или иной форме присущи всем реализациям модернистских проектов и имеют один источник – рационализм Просвещения.

Относительно более традиционным в постмодернизме является критика идеологии, основным моментом которой есть ее непрозрачность и сокрытость. Причем эта непрозрачность характерна не только для ее истоков, но и для ее реализации и функционирования. А это значит, что разоблачения идеологии неэффективны, коль скоро и мышление разоблачаемого, и язык, на которой это разоблачение происходит, также идеологичны. Индоктринация происходит не только на уровне теории, пропаганды и т. д., но и на уровне предупреждений о злой собаке на дверях дома и школьных диктантов. В буржуазном обществе весь язык оказывается буржуазным, а тем самым и мышление всего общества, а не только тех или иных его классов (Р. Барт). Тем самым даже надежда на свободу оказывается под вопросом.

В сфере исследовательской направленности и стратегии постмодернизм критикует претензии модернизма на обладание (действительное или предполагаемое) истиной, ибо поиск истины проводится в рамках все тех же модернистских проектов, претендующих на универсальность и общезначимость. Провозглашая равнозначность и относительность всех подобных проектов, постмодернизм говорит, что все они являются или имеют дело не с истиной и реальностью, а с их интерпретациями, которые равнозначны. Тем самым новая научная и, главным образом, философская деятельность есть не выдвижение универсальных проектов, а «деконструкция» (Ж. Деррида) претензий подобных проектов на истину, и бесконечная интерпретация. При этом следует заметить, что, придерживаясь положения о конструируемости знания и реальности (П. Бергер, Т. Лукман), постмодернисты не видят особой разницы между интерпретацией собственно реальности и научных, художественных или философских текстов. В том числе интерпретации могут быть подвергнуты и собственные тексты, причем авторская интерпретация не имеет никаких преимуществ перед другими, ибо провозглашена «смерть Автора», то есть все тексты являются текстами культуры. Другими словами, на место позитивной науки, отвергаемой как, по сути, тоталитарный проект, приходит деконструкция – бесконечная интерпретация и перекомбинация текстов культуры. Поэтому место систематизированных трактатов занимают эссе.

Необходимо оговориться, что подобная позиция большей частью характерна для философских изысканий, да и то, как правило, либо в лозунгах, либо в отдельных произведениях. В науках же, где отказ от истины не столь легок, постмодернизм если и проявляется, то, скорее, на уровне самоописания теорий и авторской позиции. В остальном наука продолжает ориентироваться на объективную истину, хотя и осознает необходимость более тщательно подходить к обоснованию собственных претензий.

На уровне построения теории постмодернизм проявляется, например, в отказе от элементов структурализма, от использования центр-периферийных моделей, от использования бинарных оппозиций. Последнее объясняется, в частности, тем, что, как правило, одно понятие выдвигается на передний план, а другое выступает как «всего лишь» дополнительное (что, по сути, и выражает исследовательские предпочтения). Критикуется структурализм как попытка отыскать структуру даже там, где ее нет. Структура как объяснительная модель, естественно, довольно удачна, но структура объявляется лишь моделью, а не реальностью. По тому же основанию отвергаются центр-периферийные модели: бытие не имеет ни центра, ни периферии, а их выделение есть произвол исследователя.

Постмодернизм в искусстве проявляется в отказе от категории нового как выражения культурной ценности произведения. Собственно новое оказывается невозможным по причине исчерпанности всех образов. Деятельность в искусстве, поэтому, есть лишь компиляция старыз образов, которые в том или ином произведении отсылают к уже существующим культурным контекстам, темам и т. д. Произведение теперь – не авторский текст, а интертекст, порождение культуры. «Идеальное произведение» постмодерного искусства – коллаж, мозаика различных образов, отсутствие повествовательной логики, четкого сюжета и т. д. Тем самым потребителю этого искусства предоставляется полная свобода для интерпретации произведения.

* * *
Постмодернизм в социологии связывают, как правило, с новыми социологическими теориями, которые пытаются выйти из рамок глобальных социологических концепций (структурный функционализм, конфликтология) и обращаются к не совсем традиционной социологической тематике (повседневность, социальное конструирование реальности) или к концепциям, допускающим значительную вольность в интерпретациях (феноменология, этнометодология), а также с теми теориями, которые пытаются изучать постмодерн как социокультурный феномен. Помимо упомянутых, можно указать на следующие признаки постмодернизма в социологии:

- Акцентирование внимания на культуре как средоточии «общественного», своеобразный пан-культурализм: «Там, где было общество стала культура».

- Социология понимается не столько как теоретическая деятельность в рамках традиционных парадигм, сколько как особый способ мышления: «Мыслить социологически».

- Отказ от социологии как «административной науки», то есть науки как средства для рационального построения идеального, должного общества, ибо проектирование будущих реформ, чем, собственно, и занимается традиционная социология, зависят от представления о желаемом состоянии дел, а само это желаемое состояние подвергается критике как модернистский (тоталитарный) проект.

- Саморефлексия и самокритика социологии, прояснение и экспликация собственных оснований и допущений, методологическая рефлексия: «Объективировать объективирующего субъекта».

- Подчеркивание роли субъективного и культурного факторов в конструировании объективной социальной реальности.

- Отход от понятия жесткой социальной структуры и смещение интереса в сторону к распределению стилей, к горизонтальному неравенству.

- Придание большей свободы действующему индивиду (агент, стратегия) на том основании, что правило и следование правилу – не одно и то же, поэтому последнее и должно находиться в фокусе социологического интереса.

- Значительное и преимущественное внимание уделяется микроуровню.

- Критика традиционных социологических методов (опрос, количественные методы) и интерес к использованию качественных методов.

- Ограничение или отказ от претензий социологии выполнять прогностические функции.

Как видно, указанные элементы постмодернизма в социологии несут определенную угрозу традиционному пониманию социологии как науки и отчасти ведут к размыванию ее дисциплинарных границ. Поэтому эти элементы воспринимаются, с одной стороны, настороженно и вызывают недоверие, граничащее с неприятием, а с другой – как возможность выхода за рамки довлеющих канонов, как освобождение и прорыв к свободному интеллектуальному творчеству. Следует заметить, что понятие постмодернизма как наименования для социологических новшеств зачастую используется как ярлык для обозначения желаемого либо нежелаемого в социологии.

* * *
Как уже было сказано, под постмодернизмом понимают не только интеллектуальное течение, но и эпоху в развитии обществ. Эта эпоха характеризуется распадом идеологий, вернее утратой идеологиями их общезначимости. Идеологии не исчезли, но они теперь не разделяются абсолютным большинством. Индоктринация на уровне институтов перестает работать и переносится в сферу личностного выбора. А это ведет к ряду следствий. Одним из основных здесь является плюрализация жизненных форм и стилей. Люди, занимающие одинаковые места в профессиональной, экономической и т. д. структуре, равные в рамках вертикальной классификации, оказываются совершенно различными и образуют свои группы. Выбор жизненных стилей возможен в следствие, во-первых, отсутствия диктата официальной культуры, а во-вторых, доступности культурных форм: у нас, может быть не столько экономической, сколько информационной, чему способствует массовое распространение в первую очередь электронных СМИ. Поэтому и правомерен интерес к стилевому структурированию общества, так как опознавательными знаками той или иной группы, слоя и т. д. становится, по преимуществу, потребление (Т. Веблен, П. Бурдье).

Вместе с выбором внешних атрибутов культурных форм («культурная инсценировка» по Л. Ионину), естественно идет выбор и систем ценностей (что здесь первично, а что вторично – особая тема). В условиях многообразия субкультурных ценностей и норм идет утрата мотивирующей силы социальной мобильности, ибо отсутствуют универсальные критерии успешности. По всей видимости, можно выделить одну противоречивую тенденцию: несмотря на всеобщую глобализацию исторического процесса, на смену глобальным утопиям (марксизм, «великая американская мечта» и т. п.) приходят утопии локальные. То есть человек ориентируется не столько на служение «великим целям», сколько на обустройство и достижение личной «утопии». Человек стремится создать оптимальные условия жизни и саморазвития не для всего мира, не спрашивая мнения этого «мира», а для самого себя, предоставляя другим право самим позаботиться о себе (Б. Гройс).

Еще одним важным следствием распада идеологий является «фрагментация сознания». Получают распространение различные локальные, маргинальные, субкультурные идеологические образования, но ни они, ни прежние метанарративы не способны описать и объяснить мир во всей его тотальности. А с другой стороны, попытки сложить собственную идеологию наталкиваются на «сопротивление материала», ибо из всей мозаики различных идей, идеологий, взглядов, теорий, картин мира и т. п. весьма нелегко сложить что-либо связное. И от этой невоз¬можности человек испытывает, мягко говоря «дискомфорт». Он вынужден жить, описывать и объяснять мир исходя из несвязанных элементов. Помимо прочего он не находит почвы для коммуникации с другими культурными образованиями, поскольку универсализирующий язык идеологии более неприменим (Ю. Хабермас).

Как соотносится эпоха постмодерна с нашими нынешними реалиями? Дело в том, что возникновение нового государства предполагает выдвижение его своеобразного проекта: цели и путей ее достижения. Это, как было сказано, характерно для модерна и противоположно постмодерну. Поэтому проблему государственного строительства Украины и других постсоветских государств видят в вынужденности перехода от одного модерна (советского) к другому (западному) в условиях общемирового кризиса модерна. (Е. Быстрицкий).

Можно сказать, что постмодерные тенденции характерны и для украинского общества: это и деидеологизаия, и плюрализация жизненных стилей, и фрагментация сознания, и «индивидуализация утопий» и т. д. Некоторые исследователи отмечают, казалось бы, парадоксальное распространения постматериалистических ценностей у современной молодежи – ценности самореализации в первую очередь. Однако кризис модерна у нас сочетается с распадом прежних форм хозяйствования и управления обществом, что усугубляет дезориентацию и дезидентификацию: относительно стабильная реальность, являющаяся последним маяком среди разнообразия жизненных стилей, сама оказывается изменчивой и подвижной (С. Макеев). Плюрализация жизненных стилей означает не столько выбор культурных форм, сколько выбор практик выживания, направленных на материальное поддержание «ближайшего окружения» - семьи и родственников, а не на символическое поддердание значимости субкультурного образца. Поэтому и идет идентификация в первую очередь с семьей, а не с единовышленниками. Хотя последнее как симптом постмодерна также имеет место и выражается в тенденции индивидуализации и избирательности потребления культурных продуктов, о чем свидетельствуют исследования 90-х годов (А. Ручка).

* * *
Таким образом, в данной статье был показан центральный момент постмодернизма как интеллектуального направления, рассмотрен так называемый «постмодернизм в социологии», вкратце указаны характеристики постмодерна как эпохи, стадии развития обществ и некоторые нынешние реалии украинского общества, могущие считаться симптомами постмодерна. Остается лишь заметить, что «переход к постмодерну» невозможен, ибо это означало бы провозгласить постмодерн в качестве всеобщей цели, что не соответствует ни его собственной логике, ни интересам «традиционных» идеологов (так как постмодерн – угроза для них). Но иметь представление о постмодернизме небесполезно.

Литература:

1. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994.
2. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. – М.: Медиум, 1995.
3. Бистрицький Є. Політична філософія постмодернізму: горизонти методології.// Політична думка, 1995, № 1, с.3-12.
4. Бурдье П.. Начала. – М.: Socio-Logos, 1994.
5. Бурдье П. Социология политики. – М.: Socio-Logos, 1993.
6. Вопросы философии, 1993, № 3.
7. Гройс Б. Утопия и обмен. – М.: Знак, 1993.
8. Ионин Л. Г. Социология культуры. – М.: Логос, 1996.
9. Ильин И. П. ПОСТМОДЕРНИЗМ от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. – М.: Интрада, 1998.
10. Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. - М.: Интрада, 1996.
11. На путях постмодернизма. - М.: РАН ИНИОН,1995.
12. Українське суспільство на порозі третього тисячоліття. Кол. монографія/Під. ред. М. О. Шульги. – К.: Ін-т соціології НАН України, 1999.
13. Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в усло¬виях позднего капитализма.//«THESIS», 1993, №2, с. 123 – 136.
14. Socio-Λογος ’97. – М.: Институт экспериментальной социологии, 1996.

Общественное сознание и идеология

Мусиездов А. Общественное сознание и идеология // Вестник Харьковского национального университета им. В. Н. Каразина. «Социологические исследования современного общества: методоло;гия, теория, методы». – 2000. - № 489. - С. 123 – 128.

Данная статья представляет собой общее рассмотрение понятий общественного сознания и идеологии, преимущественно в историко-социологическом плане. Подобное рассмотрение представляется весьма важным, так как оно, во-первых, позволяет приблизиться к формулировке определений этих понятий, а во-вторых, очерчивает тот социологический контекст, в котором главным образом марксистская социология работала с указанными понятиями. В этом, собственно и состоит цель данной работы, поэтому окончательных определений понятий общественного сознания и идеологии в статье нет. Мы хотели лишь показать понимание данных понятий, возможные различия в их понимании и определении, а также сопоставить их с концепциями немарксистских авторов.

* * *
Понятие общественного сознания было введено К. Марксом применительно к проблеме познания социальной реальности. Поэтому для рассмотрения вопроса об общественном сознании следует обратиться к методологии социального познания К. Маркса. Признавая роль идей, мотивов, побуждений в историческом развитии, классики отказывались приписывать им решающую силу в этом процессе. Их интересовало, «... какие движущие силы скрываются, в свою очередь, за этими побуждениями, каковы те исторические причины, которые в головах деятелей приняли форму данных побуждений» [9, с. 416]. «... Каково же содержание этой только формальной воли, - все равно, отдельного лица или целого государства, - откуда это содержание берется, и почему желают именно этого, а не чего-либо другого?» [9, с. 419]. А также, откуда берутся те или иные объяснения реальности, ибо их появление в определенном месте и в определенное время неслучайно. Проблема состоит в том, что, с одной стороны, мы имеем некоторую социальную реальность, а с другой – существует множество ее интерпретаций, которые, так или иначе, претендуют на объективность. Наша задача – найти истинное описание социальной реальности.

Вкратце метод К. Маркса состоит в следующем:

1. Люди вступают в определенные, необходимые от их воли отношения.

2. Общественными отношениями структурируется пространство социальных позиций.

3. Социальные позиции задают перспективу видения социальной реальности, определяющим образом влияют на схемы интерпретации.

4. На основании интерпретаций социальной реальности нельзя судить о самой этой реальности. Необходимо рассматривать само общественное бытие, коль скоро им определяются возможные интерпретации. Тогда мы сможем судить и об общественном бытии и об интерпретациях.

Именно здесь К. Марксом вводится понятие общественного сознания, но не определяется им до конца. Следуя логике марксового метода, мы можем, исходя из тезиса о том, что «общественное бытие определяет общественное сознание», заключить следующее: если общественное мнение есть совокупность общественных отношений, то общественное сознание есть совокупность интерпретаций социальной реальности. Такое определение можно условно назвать методологическим определением –общественного сознания в узком смысле.

В марксистской традиции понятие общественного сознания получило свою дальнейшую разработку, которая, впрочем, всегда тщательно соотносилась с первоисточниками, а отход от последних подвергался строгой критике. Тем не менее, дискуссии об общественном сознании никогда не прекращались, но позволяли выявить основные моменты в понимании данного понятия. Одним из них является следующий: общественное сознание присуще не отдельным индивидам, а обществу в целом. Общественное сознание есть элемент социальной системы. «В каждом случае он /К. Маркс – А. М./ строил свое исследование так, что уже в исходном пункте имел дело с системами, реализующимися и функционирующими посредством сознания, то есть такими, которые содержат в себе свои же отображения в качестве необходимого элемента (или, иначе говоря, включают в себя сознание в качестве внутреннего элемента собственного действия)» [7, с. 252]. Именно это и позволило рассматривать сознание «как функцию, атрибут социальных систем деятельности, выводя его содержание и формообразование из переплетения и дифференциации связей системы, а не из простого отражения объекта в восприятии субъекта» [7, с. 252].

Общим местом в определении общественного сознания были положения

- о детерминированности общественного сознания общественным бытием (что и являлось основной марксовой посылкой);

- об относительной независимости общественного сознания от общественного бытия (степень и характер этой независимости были предметом дискуссий);

- о конкретно-историческом характере общественного сознания (что было, собственно, реализацией марксового «принципа историзма» в изучении общественных явлений).

Ключевым в определении понятия общественного сознания был тезис о том, что общественное сознание отражает общественное бытие («общественное сознание есть социально-философская категория для обозначения фундаментального свойства социального субъекта – отражать социальную и природную действительность» [1, с. 55]). Тем самым понятие общественного сознания включалось в общефилософскую систему марксизма, ибо отражение, в соответствии с ней, есть свойство материи. Естественно, указывалось и на специфику социального отражения по отношению к другим формам отражения (сознательное отражение и реагирование в соответствии с представлением о цели и результатах деятельности; опосредованное и абстрактное отражение в форма понятий по законам рационального логического мышления; материальное и языковое выражение абстрактных понятий и отражений; зависимость от практики и детерминированность ею; субъективная, психическая форма отражения и т. д.). «Человеческое отражение мира, как и деятельность на основе этого отражения, получает субъективную форму эмоций, желаний, представлений, понятий» [4, с. 37].

«Результирующие» определения общественного сознания были предметом дискуссий и значительно варьировались у разных авторов. Дискуссионными были вопросы о том, включать ли в общественное сознание отражение необщественных отношений, науку (например, естествознание, технические дисциплины, математику); принадлежат ли политические институты общественному бытию или общественному сознанию и т. д. Так, некоторые утверждали, что общественное сознание «есть отражение общественных отношений и никаких иных» [14, с 122]. Другие же под общественным сознанием понимали «духовную жизнь общества» [1, с. 56; 6, с. 11]. Именно последнее определение и зафиксировано в учебнике по историческому материализму [10, с. 284]. При этом «духовная жизнь общества» понималась и как процесс, имеющий свои закономерности (обусловленность общественным бытием, отражение в соответствии с интересами субъекта общественного сознания, отставание общественного сознания от общественного бытия и т. д.), и как результат отражения: «Общественное сознание выступает в виде совокупности идей, взглядов, чувств и переживаний общества на определенном этапе его развития» [11, с. 10]. При этом именно результат отражения, сумма отражаемого ставится во главу угла при определении общественного сознания: «Общественное сознание в широком смысле представляет собой сумму всех идей, взглядов, теорий данного общества, его культуру в целом, совокупность всего того, что является отражением жизни общества в сознании как его отдельных представителей, так и общества в целом» [5, с. 11].

* * *
Идея существования некого аналога марксистского «общественного сознания» разрабатывалась классиками социологии, не принадлежащими к марксистской традиции. Наиболее влиятельными здесь считаются концепции Э. Дюркгейма и М. Вебера.

Э. Дюркгейм полагал, что общество есть реальность, не сводимая к сумме элементов, ее составляющих. А поэтому, помимо индивидуального опыта, в обществе, по Э. Дюркгейму, существуют коллективные идеи и представления, которые являются продуктом общества как целого, а не составляющих его индивидов. «Если можно сказать, что в некоторых отношениях коллективные представления являются внешними по отношению к индивидуальным сознаниям, то это потому, что они исходят не из индивидов, взятых изолированно друг от друга, но из их соединения, а это совершенно иное дело» [3, с. 234]. Коллективные представления есть продукт «коллективного субстрата», нечто интегральное по отношению к индивидуальным представлениям. И как таковые они относительно самостоятельны к последним, хотя и невозможны без них. «Представления, образующие ткань этой [социальной] жизни, выделяются из отношений, которые устанавливаются между определенным образом соединенными индивидами или между вторичными группами, располагающимися между индивидом и обществом в целом» [3, с. 233]. Коллективные представления выражают социальную реальность, воспроизводят, отражают ее, переводят социальные состояния в символическую форму. Фактически отождествляя религию с коллективными представлениями, выражающими социальную реальность, Э. Дюркгейм говорит о том, что в религии общество само себя воспроизводит и обожествляет. То есть ценность и сакральность религии означает, по существу, утверждение ценности общества, символически выраженного в форме религиозных представлений.

В интересующем нас значении у М. Вебера фигурирует понятие «картины мира». Они, по М. Веберу, формируются у людей посредством осознания некоторых сквозных идей и определяют интересы, преобладающий тип рациональности, выступают конституирующим элементом поведения людей. «Не интересы (материальные и идеальные), не идеи – непосредственно господствуют над поведением человека, но: «картины мира», которые создавались «идеями». Они как стрелочники, очень часто определяли путь, по которым динамика интересов продвигала дальше (человеческое) действие» [2, с.750]. Если мы вспомним, что основным понятием у М. Вебера было смыслоориентированное действие, то искомые смыслы складываются как раз в «картинах мира».

«Картина мира» есть рационализация идей. Приводя, вслед за М. Вебером, пример идеи спасения, можно сказать, что только в «картине мира» определяется конкретика этого спасения: от чего спасаться? как? и т. д. М. Вебер утверждал, что «картины мира» определяют преобладающие типы рациональности и, как следствие, способы религиозного отношения к миру, типы экономической активности и т. д. Работа «Протестантская этика и дух капитализма» как раз и посвящена выведению определенного экономического поведения (капиталистический тип производства) из определенной картины мира (протестантизм). Здесь так же, как и у Э. Дюркгейма, мы видим четкую связь между «картинами мира» и сферой религии, ибо в «картинах мира» рационализируются (то есть получают более детальную разработку) именно религиозные идеи. «... «Картины мира», которые создаются в ходе логического саморазвития основополагающих религиозных людей, воспринимаются мирянами как системы координат, позволяющих определять основные направления их жизнедеятельности, ее важнейшие цели» [2, с.752].

* * *
В рассмотрении общественного сознания ключевую роль играет понятие идеологии. Первую фундаментальную разработку это понятие получило в работах К. Маркса, а дальнейшее рассмотрение понятия идеологии происходило во взаимной критике представителей советской марксистской традиции и западных теоретиков.

К. Маркс вводит понятие классового сознания. Введение этого понятия также вытекает из его метода. Как уже было сказано, социальные позиции структурируются общественными отношениями. Сходные социальные позиции могут быть объединены в классы. Тогда социальная структура предстает уже не как структурированная совокупность позиций, а как структура классов (классовая структура общества). Коль скоро мы имеем сходные социальные позиции, то, следовательно, исходящие из этих позиций интерпретации будут сходными. Тогда мы можем говорить об интерпретациях, определяемых классами позиций, или о «классовых интерпретациях», то есть об идеологиях. Таким образом, идеология есть «классовое сознание».

В советской марксистской традиции идеология была вписана в структуру общественного сознания как его теоретический уровень. Идеология есть теоретическое сознание, система представлений, доктрина, в отличие от относительно аморфного обыденного сознания (общественной психологии). И поскольку четкие и разработанные доктрины и теории не могут быть продуктом коллективного и при том довольно массового субъекта (класса), то у идеологий есть свои авторы – идеологи, которые в систематической форме, в форме идеологий выражают классовые интересы, или, шире говоря, «классовое видение мира», его «классовую интерпретацию».

Еще одним важным моментом в традиционном понимании идеологии является следующий: поскольку социальная детерминация знания предполагает искажение реального положения вещей, постольку идеология как знание не может быть истинной. Еще В. Парето говорил о том, что реальные причины человеческих действий неизвестны и могут быть любыми (например, психологическими) и не всегда известными самому действующему лицу, а идеология служит средством их рационального объяснения, вводя качестве такового те причины, которые могут быть признаны адекватными для данного действия. Исходя из понимания идеологии как «ложного сознания», К. Маркс строил свою критику идеологии, а его последователи говорили о возможности «научной идеологии», которая бы объективно описывала социальную реальность. К. Маннхейм разделял идеологию на частичную и тотальную. Под первой он понимал следующее: «О понятии частичной идеологии мы говорим в тех случаях, когда это слово должно означать, что мы не верим определенным «идеям и «представлениям» противника, ибо считаем их более или менее осознанным искажением действительных фактов, подлинное воспроизведение которых не соответствует его интересам. Здесь речь может идти о целой шкале определений - от сознательной лжи до полуосознанного инстинктивного сокрытия истины, от обмана до самообмана» [8, с. 56]. Тотальную идеологию К. Маннхейм характеризовал как идеологию эпохи или конкретной исторической и социальной группы (например, класса), имея в виду своеобразие и характер всей структуры сознания этой эпохи или этих групп. Таким образом, основной характеристикой идеологии было признано ее несоответствие «объективной действительности».

При дальнейшей разработке темы идеологии было отмечено, что идеология не может быть по своей сущности ориентирована на объективную истину, так как иначе она не могла бы выполнять свои функции в качестве системы, стимулирующей и направляющей человеческую деятельность. Исследователи стали отмечать, что говорить об истинности или ложности идеологии неправомерно, поскольку идеологии включают в себя множество самых разнообразных положений, судить об истинности или ложности которых вообще невозможно; поскольку в идеологии всегда есть оценочное отношение к миру, а в идеологических высказываниях оценка объекта представляется как его свойство; поскольку идеология упорядочивает картину мира не в научных терминах, а в морально-этических категориях и т. д. Другими словами, идеологию стали рассматривать просто как некоторую картину мира, безотносительно к выявлению ее эпистемологического статуса. Такому пониманию соответствует современное словарное определение идеологии как любой совокупности идей и убеждений, охватывающих самые различные сферы – «от научного знания до религии и повседневных представлений о надлежащем поведении вне зависимости от того, истинны ли эти представления или ложны» [12, с.12].

Большинство других определений идеологии во главу угла ставят функции идеологии: описывать реальность, объяснять ее, оценивать, служить руководством к действию. При этом наибольшее внимание уделяется именно последней:

Идеология – «орудие организации общества, производства, классов и вообще всяких общественных сил и элементов» (Богданов) [16, с.23].

Идеология - система взглядов и идей, «в которых осознаются и оцениваются отношения людей друг к другу, социальные проблемы и конфликты, а также содержатся цели (программы) социальной деятельности, направленной на закрепление или изменение (развитие) данных общественных отношений» [15, с.206].

Идеология –система идей - представлений, «истолковывающих мир и развиваемых из этого ценностей и норм, которая просто побуждает отдельные общественные группы или человеческое общество вообще действовать и, следовательно, жить... Идеологию можно определить как систему побуждений и управления человеческим обществом» (О. Лемберг) [16, с.23].

Идеология – «практически-направленное знание, ставшая практикой теория» (Н. Луман) [13, с.199].

Именно выполнением этой, практической, побуждающей, руководящей и т. д. Функции и обусловлены такие ее характеристики как устойчивость к критике, выдавание частного интереса за всеобщий, тотальность описания и объяснения, сокрытие собственных социальных оснований и т. д. Не имея этих характеристик, идеология не может эффективно выполнять свою практическую функцию.

* * *
Таким образом, мы можем сделать следующие выводы:

- Под общественным сознанием советская марксистская традиция понимала совокупность духовных образований, в которых отражается «общественное бытие», общественная жизнь людей. «Общественное сознание» детерминировано «общественным бытием», а значит для того, чтобы делать выводы об общественном сознании следует основываться на изучении собственно «общественного бытия». Другими словами, изучать идеи следует только в соотнесении с изучением социальной реальности.

- Э. Дюркгейм вводит понятие «коллективных представлений», которые являются продуктом всего общества или его групп. В коллективных представлениях в символической форме выражается социальная реальность.

- Веберовское понятие «картины мира» определяется, по сути, как смысловой универсум, из которого черпают свое содержание субъективные смыслы социальных действий индивидов. «Картины мира» формируются посредством осознания некоторых сквозных идей, являются рационализацией этих идей, их конкретизацией.

- Идеология есть система представлений, доктрина, описывающая и объясняющая реальность (главным образом социальную). Важнейшая функция идеологии – управлять поведением индивидов. Марксистская традиция понимает идеологию как «ложное сознание», социально детерминированное, а значит искаженное описание и объяснение реальности. Современные трактовки этого понятия отказываются от выяснения эпистемологического статуса идеологии.

СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ:


Идеология - система взглядов и идей, «в которых осознаются и оцениваются отношения людей друг к другу, социальные проблемы и конфликты, а также содержатся цели (программы) социальной деятельности, направленной на закрепление или изменение (развитие) данных общественных отношений» [15, с.206].

Картина мира - смысловой универсум, из которого черпают свое содержание субъективные смыслы социальных действий индивидов (М. Вебер).

Коллективные представления – продукт коллективного опыта, в котором в символической форме выражается социальная реальность (Э. Дюркгейм).

Общественное сознание – «сумма всех идей, взглядов, теорий данного общества, его культуру в целом, совокупность всего того, что является отражением жизни общества в сознании как его отдельных представителей, так и общества в целом» [5, с. 11].

Литература:

1. Бурдина А. И. Общественное сознание как проблема диалектического и исторического материализма. – М.: Высшая школа, 1979.
2. Вебер М. Избранные произведения. – М.: Прогресс, 1990.
3. Дюркгейм Э. Социология. - М.: Канон, 1995.
4. Живкович Л. Теория социального отражения. – М.: Прогресс, 1969.
5. Журавлев В. В. Марксизм-ленинизм об относительной самостоятельности общественного сознания. – М.: Высшая школа, 1961.
6. Келле В., Ковальзон М. Формы общественного сознания. – М.: Политиздат, 1959.
7. Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. – М.: Прогресс, Культура, 1992.
8. Маннхейм Х. Диагноз нашего времени. – М.: Юрист, 1994.
9. Маркс К. Избранные произведения: В 2 т. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1940. – Т. 1.
10. Марксистско-ленинская философия. Исторический материализм. – М.: Мысль, 1970.
11. Нестеренко Г. Я. Проблема сознания в марксистской социологии. – М.: Мысль, 1971.
12. Попова И. М. Повседневные идеологии. Как они живут, меняются и исчезают. – К.: Ин-т социологии НАНУ, 2000.
13. Социо-Логос. – М.: Прогресс, 1991.
14. Тугаринов Ф. С. Философия сознания. – М.: Мысль, 1971.
15. Философский энциклопедический словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1989.
16. Яковлев М. В. Идеология. – М.: Мысль, 1979.

SOCIAL CONSCIOUSNESS AND IDEOLOGY

This article deals with the concepts of social consciousness and ideology. These concepts are considered in approach of the history of sociology. The aim of this paper is not the formulating the final definitions of the social consciousness and ideology, but showing the sociological context in which Marxism’s sociology have been worked with these concepts. The paper shows the distinctions in the understanding the substance of these concepts. The definition of social consciousness compares with its similarity from the theories of E. Durkheim and M. Weber. The changes of understanding the ideology, starting with K. Marx to the modern definitions are traced.

СУСПІЛЬНА СВІДОМІСТЬ ТА ІДЕОЛОГІЯ

Стаття стосується розгляду понять суспільної свідомості та ідеології. Ці поняття розглядаються в історико-соціологічному плані. Метою роботи є не формулювання остаточних дефініцій суспільної свідомості та ідеології, а виявлення соціологічного контексту, в якому переважно маркстистська соціологія працювала із зазначеними поняттями. У роботі вказано на розбіжності у розумінні смислу цих понять. Поняття суспільної свідомості порівнюється з немаркстистськими аналогами (концепції Е. Дюркгейма та М. Вебера). Прослідковуються зміни в розумінні поняття ідеології від його впровадження до соціології К. Марксом до сучасних визначень.