1
Всем хорошо известно правило метода, сформулированное Р. Декартом: «никогда не принимать ничего на веру, в чем с очевидностью не уверен». И раньше, и сейчас, оно является основным постулатом любой науки. Но с конца XIX - начала XX века сфера очевидного стала привлекать к себе внимание многих мыслителей, прежде всего философов. Так или иначе эту тему затрагивали Э. Гуссерль, М. Вебер, А. Шюц, Г. Гарфинкель, Дж. Г. Мид, Л. Витгенштейн, А. Лефевр, М. Бахтин, Н. Элиас, Ф. Бродель, Р. Барт, М. Фуко и другие. Все они стремились показать, что то, что полагается очевидным (как в науке, так и вне ее), конструируется социально, и тем самым возникает необходимость исследовать этот процесс конструирования: из чего, каким образом, с какой целью и т. д. Совершенно ясно, что здесь в очередной раз ставилась под вопрос сама возможность объективной науки вообще, а не только предпринималась попытка учесть нечто, неучтенное ранее.
Э. Гуссерль отмечал, что наука всегда имеет дело со сферой идеального, которое вряд-ли уместно полагать очевидным. В своей борьбе с метафизикой, он призывал преодолеть разрыв между наукой и жизнью, а в результате вывел термин для обозначения «жизни» в своем понимании - Lebenswelt («жизненный мир», «повседневность», «обыденная жизнь»). Таким образом понятием «повседневность», по Э. Гуссерлю, как раз и обозначалась сфера очевидного. Академическое же определение таково: «жизненный мир - мир в его значимости для человека, конкретно-историческая основа взаимосогласованного опыта, интерсубъективной идентификации любого смысла, универсум складывающихся анонимно первоначальных очевидностей, априорных по отношению к логико-теоретическим схематизациям природы, культуры, жизни» [7, с.103]. То есть «жизненный мир», «повседневность» - это та сфера опыта, где человек находится в ситуациях и взаимодействует с объектами, понятными для другого, и при этом находится в ней практически постоянно. Другие же сферы опыта не являются по нятными и непроблематичными «для всех», а являются таковыми только для «профессионалов», «экспертов», которые имеют дело сними по профессиональной или иной необходимости. К этим «другим « сферам опыта относятся, например, сфера домостроения и ремонта автомобилей, сфера религии и права, сфера медицины и правоохранительных органов и т. д. Уже говорилось, что все эти сферы опыта называют «конечными областями значений» или специфическими реальностями, но по сравнению с ними повседневная реальность является «высшей» реальностью, поскольку повседневная жизнь накладывается на сознание наиболее глубоко и невозможно не заметить и трудно ослабить ее властное присутствие, в то время как с другими реальностями человек имеет дело лишь фрагментарно, изредка и не разделяет эти сферы реальности со всеми другими людьми (будь то реальности профессиональной деятельности или реальности сна). Каждая из реальностей обладает своим континуумом смысловых значений (классический пример - хлеб: «произведение кулинарного искусства» - для пекаря, «питательный продукт» - для диетолога, «тело господне» - для христианина и т. д.). То есть объект включен в разные знаниевые структуры, в которых знание об одном и том же объекте существенно различается. И только в сфере повседневного я знаю об объекте то же, что знает о нем другой. То есть в повседневности имеет место одинаковая интерпретация смысла чего бы то ни было всеми интерпретирующими, что является необходимым условием любой коммуникации.
В качестве существенного дополнения представляется необходимым привести некоторые оппозиции, характеризующие различение повседневного - неповседневного (подобное приведение характеристик повседневного и неповседневного весьма важно для понимания термина «повседневность» и в дальнейшем это различение полезно иметь в виду):
| Повседневное | Неповседневное |
| привычное | непривычное |
| упорядоченное | неупорядоченное |
| близкое | далекое |
| понятное | непонятное |
| нормальное | патологическое |
| профанное | сакральное |
| ограниченное | истинное |
| общее | особенное |
| универсальное | партикулярное |
| массовое | элитарное |
2
Основным механизмом функционирования повседневности является типизация ситуаций, личностей, мотивов. Определяя нечто как типическое, человек получает возможность вступать с этим «нечто» в типичные, а следовательно, определенные, обычные, предсказуемые взаимоотношения («Я знаю, чего мне следует ожидать от ‘продавца’, ‘кондуктора’, ‘сантехника’ и как мне себя вести при взаимодействии с ним».) Подобные типы в социологии интерпретируются как социальные роли, а в психологии они получили название «хронотопов». Важно отметить: процесс типизации в науке, по мнению исследователей повседневности, практически ничем не отличается от процесса типизации в повседневности (собственно, на выявление данного факта и направлено большинство подобных исследований).
Так или иначе, типизация служит «экономии мышления» (как, впрочем, и институционализация), поскольку отпадает необходимость рассматривать ситуации, личностей, мотивы как уникальные феномены, полагаясь каждый раз при этом на свое личное, субъективное знание. То есть происходит объективация феномена, а результат здесь: феномен определен, назван, объективен. И здесь именно язык выполняет функцию объективации, поскольку «язык ‘делает наличными’ для меня не только отсутствующих в данный момент людей, но и тех, кто относится к моим воспоминаниям и реконструируемому прошлому, а также людей будущего, представленным мной в воображении» [2, с.69].
Таковы общие механизмы функционирования повседневного опыта, однако, возникают ситуации, нарушающие привычный ход вещей: нечто не отвечает предъявленным ожиданиям. Это значит, что тип определен неправильно и следует заново определить это самое «нечто». Иногда результатом подобного переопределения нечто определяется как тип, находящийся в ведении экспертов, например, типичная ситуация - сломался телевизор, следовательно, необходимо вызвать эксперта: в данном случае экспертом будет телевизионный мастер, а в случае чьего-либо «ненормального» поведения требуется вмешательство другого эксперта - психиатра.
Однако, следует заметить, что привычное определение экспертной деятельности как деятельности специфической, требующей особых знаний и опыта зачастую переоценивается. На самом деле эксперт - тоже человек и повседневность в его деятельности, в том числе профессиональной, играет далеко не последнюю роль, а во-вторых, эксперт имеет дело с ситуацией, уже диагностированной как требующая вмешательства именно этого эксперта, а здесь - «был бы человек, а «дело» найдется», то есть ситуацию диагностируют непрофессионалы и это также необходимо иметь в виду.
3
Оперирование всевозможными типизациями в повседневности дает большие возможности для ведения политической деятельности, в частности деятельности идеологической. Известно, что практически все идеологические доктрины используют достаточно большое количество различных типизаций, основной из которых является типизация социальной структуры. Введение в повседневный обиход той или иной типизации социальной структуры по большому счету означает победу той или иной идеологии, поскольку это является одним из первых шагов по легитимации идеологии как описания мира вообще и социума в частности, что и является одной из основных функций идеологии. Таким образом, можно говорить о том, что политическая борьба на данный момент разворачивается на уровне символических значений, а средством и результатом ее является использование и приобретение символической власти.
В качестве примера можно привести тот факт, что оплата той или иной профессиональной деятельности зависит в том числе и от названия профессии, а не только от количества затраченного труда. В этом смысле выглядит весьма неудачной идея переименования кафедры «социальных технологий» в кафедру «прикладной социологии». Таким образом, указанный пример говорит о действенности «власти номинации», о которой говорил П. Бурдье, то есть механизме, когда общепринятое название претендует на то, что то, что названо тем или иным «именем», на самом деле становится таковым. Здесь можно привести два примера: все мы знали в свое время, что Каутский - «ренегат», а Троцкий - «оппортунист», во-первых, а во-вторых, некий класс («класс в себе»), будучи названным и охарактеризованным как «пролетариат», действительно стал реальной политической силой («класс для себя») - как раз по марксовой формулировке: «идея, овладевшая массами становится материальной силой». Тем самым принятие типологии (казалось бы, «словесная», символическая операция) ведет к появлению вполне реальной политической силы. Кроме того, приобщение к идеологи ческому знанию представляется для части людей весьма привлекательным, поскольку такое знание может пониматься ими как знание особенное, специфическое, истинное, сакральное, элитарное (смотреть оппозиции повседневного - неповседневного) и идеологии не упускают возможности воспользоваться выгодами такого понимания. Те же самые механизмы называния используются и в рекламе: продается не сам товар, а его торговая марка, символическая упаковка - и именно это как раз и покупается.
В заключение можно сказать, что интерес к проблеме повседневности отнюдь не праздный и не случайный, напротив, значение исследований в данной области весьма велико, поскольку их предметом является то, что в сущности и составляет живую ткань взаимодействий.
Литература:
1. Барт Р. Мифологии. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996.
2. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. - М.: Медиум, 1995.
3. Бурдье П. Социология политики. - М.: Socio-Logos, 1993.
4. Гуссерль Э. Философия как строгая наука. - Новочеркасск: Сагуна, 1994.
5. Ионин Л. Г. Социология культуры. - М.: Логос, 1996.
6. Современная западная социология: Словарь. - М.: Политиздат, 1990.
7. Современная западная философия: Словарь. - М.: Политиздат, 1991.
Сообщения
