В последнее время темой моих научных изысканий является «городская
идентичность», проще говоря – поиск ответа на вопрос, почему люди ощущают свою
связь с городом и что, собственно, это вообще значит? В связи с этим я оказался
в той или иной степени экспертом (в какой именно степени – пусть судят коллеги)
в вопросах города и идентичности. Вполне логично, что именно с помощью
соответствующего теоретического «взгляда» я и воспринимаю окружающую
действительность, и пытаюсь ее объяснить. Психологи называют это
«профессиональная деформация» – издержка любой профессии. Но мне кажется, что в
случае ученого пример объяснения происходящего с помощью «его» теории является
полезным, поскольку добавляет понимания и тем, кто разрабатывает другие
исследовательские темы или просто желает составить собственное мнение. Так вот:
Классики социологии (Ф. Теннис, Э. Дюркгейм, Ф. Энгельс и др.) полагали,
что город является выражением современного общества вообще. Думается, что после
трактовки А. Лефевром и др. нового этапа развития общества как
«урбанистического», а тем более в связи со становлением информационного
общества, можно говорить об обратном: общество становится выражением «города». О
каком городе идет речь? Речь идет о городе Г. Зиммеля, Р. Сеннета и
лос-анджелесской школы городской теории. О городе, в котором сосуществуют очень
и очень отличающиеся друг от друга люди и сообщества. Они индивидуализированы и
равнодушны к тем, с кем пересекаются в городском пространстве, они боятся
«другого» и предпочитают избегать нежелательных встреч, общаясь со «своими» в
социальных сетях и т.д. При этом город оказывается нагромождением крайне
разнородных зон, оккупированных группами, которые все-таки решились выйти «в
реал», зон, символически, а иногда и физически закрытых для чужаков (gated communities).
Другими словами, и город, и городское сообщество не представляют собой даже
подобия какого бы то ни было единства. Столь же разобщенным представляется и
общество в целом. И было бы крайне наивным полагать, что единство может быть
достигнуто – век модернистских проектов, как известно, остался позади.
Тем не менее, для того, чтобы «предчувствие гражданской войны» не стало
реальностью, необходимо понимать причины того, почему другие думают иначе. И
здесь, как мне кажется (может, я ошибаюсь), крайне недостает именно
социологических исследований. Действительно, яркий «майдан» привлекает
внимание, действительно, приятно видеть, что его участники во многом ближе к
европейским ценностям, чем «остальная Украина». Это тешит самолюбие (мое, в том
числе) и повышает самооценку, но лишь в малой степени помогает приблизиться к
ответу на вопрос «что делать?». И здесь мне видится большой потенциал в
обращении к теме идентичностей. В самом деле, если «мы» такие классные и
продвинутые, то не читается ли между строк или в самих строках наше высокомерное
отношение к «ним» – к тем, которых мы хотели бы привлечь на свою сторону? Не
противоречим ли мы сами себе? Не лукавим ли?
Концепт идентичности дает возможность кое-что прояснить. Во-первых, наши
действия и мысли связаны с тем, кем мы себя считаем, как себя видим. Во-вторых,
наше видение себя должно обеспечивать позитивную самооценку.
Кто же такие «они» – жители Восточной Украины, не поддерживающие «майдан»?
Если в двух словах, это «советские люди». Это люди с высоким уровнем
патерналистских установок – «не я сам, но кто-то должен позаботиться обо мне».
Мне кажется (и мои исследования это в той или иной мере подтверждают), что
источником таких настроений выступают, прежде всего, две вещи. Во-первых, это
(как ни странно) «патриархальная традиция». Существенная часть людей являются,
если не сами выходцами из села, то – из семей выходцев из села, которые и в
городе продолжают воспроизводить сельские образцы поведения и мышления (есть
хороший термин – «urban villagers»). Другая часть – это, как правило, хорошо
образованные специалисты, часто – ученые, которые сформировались в советское
время и именно тогда имели возможности для самореализации и уважение
(материальная составляющая для таких людей, как известно, находится на втором
плане). И те, и другие в 1990-е годы пережили то, что называют «исторической
травмой». Кто-то смог приспособиться к новым условиям, кто-то нет, но в целом,
их «золотой век» остался в советском времени. Их подлинное «я» осталось там, в
прошлом – именно потому, что обеспечивалась позитивная самооценка.
С тех пор им ничего нового в этом плане предложено не было, и поэтому они
с ностальгией принимают практически любые подтверждения их прежней идентичности
и уважения к ней (на чем в восточных регионах, как известно, безбожно
спекулируют). «Травма 1990-х» (бедность и безработица) сделала их уязвимыми еще
и в том, что этих люди воспринимают любые изменения, особенно те, которые могут
поставить под сомнение их работу, как катастрофу. Если раньше главным лозунгом
было «чтобы не было войны», то сейчас – «чтобы не потерять работу» (особенно,
учитывая возраст этих людей). А люди эти в большинстве своем – бюджетники (даже
те, кто теперь работают на в той или иной мере частных – бывших бюджетных –
предприятиях). Поэтому они зависимы от власти, от того, кто дает работу, ибо
понимают, что сами найти новую не смогут (и/или не захотят). Поэтому они крайне
управляемы, причем видя в проявлениях своей лояльности воспроизводство
советских образцов, а значит, и подтверждение собственной – советской,
позитивной – идентичности. И уж поверьте – они будут ее защищать как
единственный источник самоуважения (как ни парадоксально это в сложившихся
условиях звучит), и будут защищать ту власть, которая будет обеспечивать им
признание их идентичности.
Так что же, собственно, делать? Во-первых, как можно лучше изучать, с чем
и кем придется иметь дело. Во-вторых, сформировать объединительную риторику на
основе тех ценностей, которые разделяются людьми по разные стороны баррикад (найти
«общий знаменатель»). В-третьих, предложить такую идентичность, которая не
только воспринималась бы ими как позитивная, но и (в идеале) не противоречила
бы их нынешней советской идентичности. Другими словами, новая риторика должна
встраиваться в существующую для них картину мира, (поскольку согласно теории
когнитивного диссонанса, мы отбираем и верим той, которая соответствует нашим
прежним представлениям). В-четвертых, она должна исключать представителей
власти из числа «своих». В-пятых, (почти то же, что и во-вторых) эта
идентичность жителей Восточной Украины должна признаваться как позитивная и в
Западной Украине. (Если навскидку, то такая идентичность не должна быть
этнической, языковой или исторической.)
В качестве примера (дискуссионного, разумеется) можно привести «работу с
милицией». Вместо абстрактного, как по мне, утверждения «Милиция с народом»,
имело бы смысл напомнить о том, что система правосудия и милиция, в частности, призваны
защищать справедливость (именно «справедливость», а не «закон») – это,
вероятно, так или иначе, упоминалось в процессе их обучения, а значит, должно
остаться где-то в глубинах сознания/подсознания. В свою очередь это будет
означать апелляцию к человеческим ценностям, противостоящим в наших условиях
«преступным приказам» и возмутительным законам. Конечно, это не возымеет моментального эффекта, но
чисто психологически произнесенное много раз слово творит психологическую
реальность, а значит, и социальную тоже.
И еще: кроме идентичности, должен быть предложен реалистичный вариант
развития событий – ответ на вопрос «что дальше?». Причем ответ этот должен
касаться изменений в лучшую сторону с материальной точки зрения – например,
гарантия новой работы или сохранения старой, неуменьшения доходов и т.п. Вспомним
– даже военные пропагандисты, когда предлагают врагам сдаваться, предлагают им
«печеньки» в виде еды, тепла и медицинской помощи, а не только амнистию или
смягчение приговора. Только таким образом можно будет преодолеть сформированный
в 1990-е страх потери работы и нищеты, а значит и уменьшить степень зависимости.
Извините за многословие, но ситуация мне видится такой. Только при очень
корректном «научном подходе» (уж простите за штамп) «майдан» сможет склонить на
свою сторону местное население Восточной Украины, без поддержки которого
партизанскую войну не выиграть.
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий