«Песнь о Буревестнике» или «Впечатления от харьковского антимайдана»

Одно и первых слов, которые начала говорить моя дочь, было (не вполне осознанно произносимое, конечно) слово «КАГ». Мне в этом приятно было видеть очень философское вопрошание – вероятно, о том, что, собственно, происходит вокруг. Примерно, с таким вопросом я смотрел на бюджетников с транспарантами вдоль Сумской и не понимал – как можно не видеть происходящего в стране и искренне верить в то, что на них (на транспарантах) написано? И, как мне показалось, с тем же вопросом на лице смотрел на них и Алексей Николаевич Бекетов – который памятник во дворике ХИСИ.

Мне как «специалисту по идентичностям» в происходящем виделось «народное гуляние советского типа» – та же обязаловка, с одной стороны, но и согласие с лозунгами, с другой, где «общечеловеческое» советское «за мир» плавно перетекло в «за стабильность». На впечатление «восстановления связи времен» работала и музыка – это не был шансон, в большинстве своем это было англоязычное диско 1970-80-х типа «АББА». Другими словами, люди как бы вернулись в молодость. Ну и что, что за это придется полдня постоять на улице. На самом деле многим из них чего-то такого и не хватало. К слову, стоящие там – это отнюдь не маргиналы-титушки (которых пару групп по 10-15 человек тоже видел), не бомжи-алкоголики и не пенсионеры-истерички, а вполне благообразные, даже в чем-то респектабельные «рабочие и служащие».

Мне пару недель назад рассказывали, что по данным закрытого социологического исследования, проведенного по заказу властей, уровень их поддержки повышается, а хамство от «gepard59» – специально для этого разработанная и спланированная опытными специалистами пиар-акция (которая работает как надо). Мне с моей интеллигентской логикой, конечно, непонятно, как хамство может вызвать у кого-то симпатии («Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда»), но мало ли – я все-таки склонен полагать, что «есть многое на свете, что и не снилось нашим мудрецам». В том числе и электоральные предпочтения граждан (если это, конечно, правда).

Пытаясь, тем не менее, их понять, я вполне ожидаемо вспомнил слово «патернализм». Люди считают, что необходимые блага им должен кто-то дать. И поэтому они благодарны тому, кто даст им хоть что-нибудь, в том числе (а может, в первую очередь) – ощущение молодости, когда вся жизнь впереди, есть работа/зарплата и все понятно. Сами же они делать что-то, как-то организовывать свою жизнь не хотят и не могут. Довольно удивительно, что такая позиция оказывается больше распространена не на Западе Украины, всячески подчеркивающем собственную традиционность (колядки и проч. – снова привет Я. Грицаку), а на Востоке, где в очень модерном духе десятилетиями объявлялось, что каждый сам кузнец своего счастья. Или прав В. Маслийчук, называя Харьков «патриархальным селом», где «народная» традиция сменилась «обывательским мещанством», смотрящим на первую свысока? То есть форма другая (городская), а содержание все то же, патриархальное.

Но это в глобальной исторической перспективе, а в случае с сегодняшним митингом очень вспоминалась книга В. Глебкина «Ритуал в советской культуре». Одна из главных мыслей в ней была идея о том, что в ранее советское время ритуал структурно повторял дореволюционные сценарии крестных ходов. Плюс еще фраза В. Черномырдина вспоминалась – о том, что какую партию ни создавай, все равно получается КПСС. Так и здесь – какие лозунги ни пиши, получается «советское народное гуляние».

А что же пресловутая «интеллигенция», в случае Харькова в большинстве своем научно-техническая? Их-то сложно обвинять в мещанстве. Но оказывается, что их патернализм связан не с нежеланием меняться, а с невозможностью – те, кто смог найти себя в новых условиях, нашли (многие уехали), остальные – просто не смогли, ибо всем своим образованием были «заточены» под «чистую науку», а не под выживание в рыночных условиях. Тем понятнее их ностальгия по прошлому.

Как бы то ни было, есть ли какая-то вероятность изменить ситуацию? Мне кажется, что этот патернализм может быть преодолен только тогда, когда перестанут в таком масштабе существовать те, кто «дают» блага. Другими словами, «бюджетная сфера» и, соответственно, количество бюджетников должно быть сведено к минимуму. Нюанс только в том, что нынешние рабочие более или менее частных бывших государственных предприятий – это по сути своей те же бюджетники – крайне зависимый от работодателя слой. Логичный выход для них – профсоюзы (насколько осуществимый – другой вопрос). Альтернатива – полный конкурентный проигрыш и закрытие заводов (более реально, особенно для зависимого от дешевого газа Донбасса с его устаревшим оборудованием).

Из сказанного выходит, что для того, чтобы, несмотря на Р. Киплинга, Восток и Запад сошлись, страна должна пережить масштабный кризис. Те, кто все украл, убегут, а останутся те, кто, в отличие от первых, не только будет вынужден, но и будет в состоянии (в силу компетенции и желания) ситуацию нормализовать на новых принципах.

Однако здесь возникает один вопрос – что будет с бывшими бюджетниками? Ибо травма, полученная в 1990-е, и сделала их такими, как они сейчас – такими, которые больше всего боятся отсутствия работы как средства к существованию, и потому готовы согласиться на унижение, чтобы ее получить или сохранить. И впоследствии (чисто психологическая реакция) превозносить своих благодетелей, чтобы унижение не выглядело тем, чем оно является.

Скорее всего, для них это обернется новой травмой, но есть надежда, что их дети смогут стать людьми, которые в жизни полагаются на себя. «Смягчить» ситуацию можно разве что созданием разного рода «параллельных структур», предлагающих альтернативу – работы, учебы, науки, культуры, политики и т.д. Другими словами, я не призываю к кризису – чего уж тут призывать, а предлагаю некий конструктивный вариант, в отсутствии которого сами бюджетники так любят обвинять «деструктивные силы майдана».

«Бюджетный ученый» (постскриптум)

Была у меня как-то одна студентка, которая уже на первом курсе довольно отчетливо хотела «идти в науку». При этом иностранными языками не владела, математику не знала и не хотела знать (социолог) и с грантами и стажировками, естественно, тоже не желала иметь ничего общего. Слава богу, она одна мне такая встретилась за 13 лет преподавательской деятельности (или, может, я чего – в силу своей ненаблюдательности – не знаю?).

Для меня это яркий пример «инвестиции» (привет П. Бурдье) в пожизненное получение благ от государства, которое, как известно, смотрит не на качество труда ученого, а на корочку и стаж. Важным качество становится тогда, когда за него платят, а за его отсутствие нет (вне зависимости от корочек). И снова тот же вывод – больше негосударственных исследований и меньше бюджетного финансирования (а вот теперь меня точно коллеги побьют).